Дракаризируй это: почему «Игра престолов» стала культурным событием десятилетия

Спустя два дня после долгожданного гранд-финала можно, наконец, выдохнуть и не бояться спойлеров: Дрогон улетел на восток, Арья уплыла на запад, Север и Юг мирно развелись, Железный трон расплавлен, победили, в конечном счете, Старки. Хеппи-энда в мире Вестероса, тем не менее, не случилось — и «Известия» решили разобраться, почему.

Конец истории

Вот и закончился эпос, который только в России смотрели 12% обладающего навыками самостоятельного включения телевизора населения — для сериала, идущего по платному каналу, значение едва ли не сверхъестественное. «Дракон приземлился на поле», как пел когда-то БГ, и «Игра престолов», едва ли не самый успешный телепроект 2010-х годов, подошла к концу почти одновременно с десятилетием. Сериал разошелся на цитаты и мемы, используемые в публичном пространстве поклонниками разного пола, возраста и звания: из последних примеров — обмен колкостями между президентом США Трампом и иранским генералом Касемом Сулеймани (или их пиарщиками-сммщиками, но не в том суть — главное, что образы из «Игры», очевидно, понятны целевым аудиториям обоих деятелей). Английский язык даже обогатился — хотя бы на какое-то время — новым глаголом dracaryse (дракаризировать, то бишь спалить дотла — по команде «Дракарис!», которой Дейенерис Таргариен пускала в бой своих драконов). Две с половиной тысячи девочек, рожденных в США между 2010 и 2018 годами и получивших имя Кхалиси, очевидно, смогут передать пламя Вестероса и свои детям.

Причины успеха «Игры престолов» практически во всем мире верно объяснил еще несколько лет назад Джордж Мартин, автор первоисточника — многотомной, довольно тяжеловесной и до сих пор не завершенной серии романов «Песнь льда и пламени». Борьба за престолонаследие в Семи королевствах — вольный пересказ событий, которые в той или иной форме случались в прошлом практически всех стран мира; хотя, конечно, основой стала история вполне конкретных Англии и Франции XII–XV веков. Каждый зритель, знакомый с прошлым собственной страны и всего мира хотя бы в пределах школьного курса, вполне способен сопереживать хитросплетениям сюжета и выбрать для эмпатии одного из многочисленных персонажей.

Мартин создал иной, но близкий и понятный мир — а шоураннеры сериала Бениофф и Уайсс сумели достойно воплотить его визуально (заодно избавившись от излишеств в виде дополнительных сюжетных линий, которыми романы Мартина чрезмерно изобилуют). И, разумеется, постоянные аллюзии к общеевропейским культурным архетипам, знакомым даже тем, что никогда не читал «Одиссею» или «Смерть Артура» — создатели жонглируют устоявшимися образами, вошедшими в фольклор и пережившими уже столетия (а то и тысячелетия).

Ближе к так разозлившему многих финалу создатели сериала, до того оперировавшие строго в пространстве своего условного Средневековья, вдруг перешли и на довольно прозрачные аллюзии к временам нынешним. Желание Дейенерис нести свободу на все континенты вымышленного мира методом ковровой «дракаризации» — это что-то определенно напоминает, не правда ли? И реакция большой части публики на концовку, в которой не нашлось места традиционному «дальше они жили долго и счастливо» и неизменной сцене с аплодирующим народом и обнимающимися победителями, немедленно учреждающими демократию, тоже характерна. Бениофф и Уайсс счастливо избежали столкновения хорошего с лучшим; сугубо положительным героем в сериале оказался разве что неуклюжий Самвелл Тарли — к которому, несмотря на все его добродетели, никто не относится особо серьезно. Демократию, к счастью, тоже вводить не стали, ограничившись – вполне в духе и выбранного исторического периода, и, судя по всему, грядущего zeitgeist'а грядущих времен – выборной монархией.

Вызывает интерес

Незавершенность литературной первоосновы сериала сделала его столь интригующим и привлекательным: узнать, чем закончится история вымышленных трех мушкетеров или реально жившего Генриха VIII, может каждый, заглянув в роман Дюма или учебник истории (или вообще в «Википедию»). И даже кино (а «ИП» это в первую очередь настоящее кино — просто в развернутой форме) по оригинальному сценарию не дает обычно такой интриги. Всем понятно, что условный Брюс Уиллис погибнуть не может; Мартин, а вслед за ним Бениофф и Уайсс, все восемь сезонов косили своих героев десятками. Собственно, персонаж главной и единственной звезды первого сезона, Шона Бина, Эддард Старк был отправлен на эшафот еще в девятой серии. Так раньше «играть» было не принято ни на ТВ, ни в кино — а уж к финалу сериала, превратив «няшную» Дейенерис в свирепую психопатку, а потом и вовсе пустив ее в расход, создатели окончательно вывели поклонников из себя.

Собственно говоря, сотни тысяч подписей под онлайн-петицией с требованием заново переснять финальный сезон — это, пожалуй, главное свидетельство сверхпопулярности сериала. Но, как отметил в своем Twitter Стивен Кинг (кстати, много ли вы знаете сериалов, которые комментирует Стивен Кинг — даже снятых по его собственным книгам?), «всё дело в том, что люди просто не хотят НИКАКОГО финала». И действительно, многие подписавшие не столько возмущены «коварством» создателей, сколько подсознательно надеются еще раз пережить сладостные мгновения общения с прекрасным. Последнее — без всякой иронии; «Игра престолов» заслужила право считаться (пока, конечно, «условно-досрочно») культурным достижением, что бы там ни бурчали сторонники «настоящего искусства», в диапазоне от артхаусного кино до сериала «Настоящий детектив».

При этом, безусловно, и артхаус, и «Настоящий детектив» нисколько не умаляются успехом «Игры» — и нет даже надобности в оговорках о «разной» и «другой» культуре. В конечном счете, всё кино — будь оно снято Альмодоваром или Гринуэеем для happy few или Бениоффом и Уайсом для миллионной телеаудитории — искусство по определению массовое, существующее в контексте поп-культурном. В этом нет, опять же, ничего ругательного: появись вдруг радио, ТВ и кинематограф в XVIII столетии, в том же контексте существовали бы Моцарт с его мелодиями для часов с боем, Хогарт с «хайповыми» сериями о проститутках и алкоголиках, сочинители хорроров Гофман и Гете (о Шодерло де Лакло и говорить не стоит — он и без масс-медиа имел при жизни довольно определенную репутацию).

И даже «низкий» жанр фэнтези не дает оснований сомневаться в значимости «Игры престолов» в культурном пространстве подходящего к концу своей первой четверти столетия. Толстой писал романы о проститутках и великосветских адюльтерах («коровий роман», «подло и безнравственно» — это беспощадный Салтыков-Щедрин об «Анне Карениной», «новейшая эпопея барских амуров» — критик-народник Ткачев о той же книге), Конан Дойль так и вовсе детективы — но и тот, и другой не теряют актуальности — и читателей — даже спустя более чем столетие. Да и толкиеновский «Властелин колец» давно переместился на полки с мировой классикой — и в вымирающих настоящих, и в процветающих виртуальных библиотеках и книжных магазинах.

Народный восторг

В конечном счете, именно популярность — не мимолетная, а длящаяся, и в этом «Игра престолов» десятилетием нахождения в центре зрительского внимания доказала свою самоценность — и становилась испокон веков одной из главных причин причисления автора или его произведений к числу бессмертных. Возможно, два тысячелетия назад в Римской империи жили и более остроумные и утонченные писатели, чем Апулей и Петроний Арбитр — но публика читала «Золотого осла» и «Сатирикон», и именно поэтому их списки дошли и до нашего времени.

Та же логика, в принципе, работает и в эпоху массовых коммуникаций: The Beatles были вовсе не самой выдающейся рок-группой 1960-х, но вечность заслужили, по сути, лишь они — благодаря охватившей, причем не на неделю или месяц, как то бывало впоследствии с другими, а на несколько лет, практически весь мир битломании (их коллеги-конкуренты The Rolling Stones создали себе вечность сами — но такое требует то ли сделки с дьяволом, то ли какого-то древнего утерянного знания).

А что до брани по поводу финала «Игры престолов», то на память приходят слова Чехова о толстовском «Воскресении»: «Конец не интересен и фальшив, фальшив в техническом отношении». А даже если и так — ну и что?

Источник - Известия