Полет «кукурузника»: что подарил стране и миру Никита Хрущев

Ровно 125 лет назад в селе Калиновке Курской губернии в крестьянской семье родился будущий глава одной из двух мировых сверхдержав, герой патетических живописных полотен и анекдотов, один из ближайших соратников Сталина, посмертно разоблачивший своего патрона. Подробности — в нашем материале.

На Новодевичьем кладбище есть странный памятник, от него трудно отвести взгляд. Это надгробие отставного лидера великой державы. Голова Хрущева — портретное сходство здесь очевидно — вырастает из каменных глыб. Это белый мрамор и черный гранит.

Здесь всё символично. И то, что автор монумента — Эрнст Неизвестный — в свое время дерзнул спорить с Хрущевым, а Никита Сергеевич кричал на него: «Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет!». И то, что все противоречия личности и эпохи Хрущева скульптор выразил простой черно-белой метафорой. И то, что дети Никиты Сергеевича согласились на такой спорный, но талантливый памятник. Тот, кто слыл эксцентриком при жизни, остался таковым и после смерти.

Рабочий класс

Он всегда гордился своей принадлежностью к пролетариату. Это, по мнению самого Никиты Сергеевича, выгодно отличало его от других коммунистических вождей — и от Сталина, и от Тито, и от Мао, и — страшно сказать — от Ленина, которому, впрочем, Хрущев поклонялся безоговорочно.

Во время своих американских гастролей он втолковывал иноземной аудитории: «Вы хотите знать, кто я такой? Я стал трудиться, как только начал ходить. До 15 лет я пас телят, я пас овец, потом пас коров у помещиков. Потом работал на заводе, хозяевами которого были немцы, потом работал на шахтах, принадлежавших французам; работал на химических заводах, принадлежавших бельгийцам, и вот теперь я премьер-министр великого Советского государства».

Он вообще любил вспоминать о своих корнях: «Детство и юность я провел на шахтах. Если Горький прошел школу народных университетов, то я воспитывался в шахтерском «университете». Это был для рабочего человека тоже своего рода Кембридж, «университет» обездоленных людей России». Молва ответила на такие откровения анекдотом: «Геологоразведка получила задание найти ту шахту, на которой работал Хрущев, а контрразведка — найти тех геологов, которые ищут эту шахту».

Его другом и наставником стал шахтер Пантелей Махиня — марксист и книгочей, сочинявший стихи:

Люблю за книгою правдивой
Огни эмоций зажигать,
Чтоб в жизни нашей суетливой
Гореть, гореть и не сгорать.
Чтоб был порыв, чтоб были силы
Сердца людские зажигать.
Бороться с тьмою до могилы,
Чтоб жизнь напрасно не проспать…

Эти наивные, но искренние строки Хрущев снова и снова вспоминал всю жизнь, в известной степени руководствовался ими. Именно Махиня пробудил в недавнем пастушке если не царские, то генеральские амбиции. И революция помогла ему отличиться.

Партийную карьеру Хрущев начал в Красной армии в Гражданскую войну. А в 1929-м поступил в московскую Промышленную академию. Там он не только возглавлял партком, но и учился в одной группе со Светланой Аллилуевой — женой товарища Сталина. С 1934 года энергичный молодой большевик занимал ключевые посты в партийных организациях Москвы и Украины. В последние годы жизни Сталина входил в пятерку самых влиятельных политиков страны, а сразу после смерти вождя возглавил ЦК КПСС.

Примерно год потребовался Хрущеву, чтобы оттеснить на второй план других претендентов на сталинское наследство. Началось «хрущевское десятилетие» нашей истории.

Больше социализма!

После ХХ съезда у нас даже спортивные комментаторы, когда хоккеист в первом периоде промажет, а во втором забросит шайбу, говорили: «Харламов реабилитировался!». Дело даже не в том, что Хрущев выпустил на свободу сотни тысяч политзаключенных и вернул им доброе имя. Возвращение репрессированных началось в первые недели после смерти Сталина по инициативе Лаврентия Берии и Георгия Маленкова, здесь нет исключительной заслуги Хрущева. Но за 10 хрущевских лет атмосфера в стране поменялась, и после расстрела «банды Берии» крупных политических процессов в СССР не было.

Хрущев мог с витиеватой бранью обрушиться на политического противника или неугодного писателя, но дальше исключения из рядов КПСС дело не шло. Система стала человечнее. Несколько десятилетий — от войны до войны и от разрухи до разрухи — страна существовала в чрезвычайном режиме. Хрущев ослабил репрессивный пресс — и оказалось, что можно «жить, учиться и работать» и не под угрозой ареста. И даже бесплатный хлеб в столовых появился — как первая ласточка коммунизма.

Хрущев не без гордости вспоминал, что Сталин еще в 1930-е называл его «народником». И через 10 лет после окончания войны Никита Сергеевич стал стремиться к социалистическому равенству в социальном обеспечении граждан. При Сталине СССР был «страной контрастов». У одних — апартаменты в доме, мрамор и гранит, прислуга, автомобиль с водителем, у других — кушетка в бараке.

Власть вынуждена была высоко оценивать труд «уникальных специалистов». Стране не хватало инженеров, летчиков, мастеров культуры, ученых, офицеров — и платили им щедро. При этом по-нищенски жила деревня — в особенности вечно горемычное Нечерноземье. В Москву в те времена ездили не за колбасой и ветчиной, а за баранками. Любая столичная семья могла нанять прислугу из периферии. Вполне трудоспособные женщины готовы были спать на сундуке в коридоре коммуналки, получать «двести старыми» в месяц, чтобы только выбраться из деревни в город.

При Хрущеве ситуация изменилась. Богатые стали несколько беднее, а бедные — богаче. Инженерная профессия стала массовой — в соответствии с требованиями времени и менее престижной. Были ограничены сверхдоходы творческой интеллигенции и рабочей аристократии.

При этом удар хрущевского волюнтаризма пришелся на военных. Никита Сергеевич искренне считал, что «царь-бомба» вот-вот избавит нас от необходимости содержать армию. Под сокращение подпали миллионы офицеров, соответственно — миллионы семей ненавидели «кукурузника».

Летом 1956 года были приняты постановления «О государственных пенсиях» и «Об отмене платы за обучение в старших классах средних школ, в средних специальных и высших учебных заведениях СССР». Именно тогда социализм в нашей стране стал реальностью. Конечно, дело тут не в Хрущеве. Такова была логика развития советского общества после перенапряжения предвоенных и фронтовых лет, после преодоления разрухи. Но и забывать об этом, вспоминая о Хрущеве, грешно.

Веселый переговорщик

Контактный, легкий на подъем Хрущев выглядел абсолютным антиподом Сталина, который предпочитал переговоры за закрытыми дверями и редко покидал пределы своих резиденций. Хрущев был готов встречаться с зарубежными коллегами и на крымском пляже, и на охоте, и в штаб-квартире ООН.

Потери чередовались с приобретениями. Что перевешивало? Безусловно, самым болезненным ударом для советской внешней политики стал разрыв с Китаем. Дружить с Мао Цзэдуном и впрямь было непросто: он слишком многого требовал от Советского Союза, а собственные уступки продавал втридорога. В итоге КНР, а вслед за ней и Албания с товарищем Энвером Ходжей покинули шеренгу стран «советского блока». Зато туда вернулась Югославия, с которой смертельно рассорился Сталин. Сохранять гегемонию в широком кругу союзников было непросто. В Венгрии в 1956-м дело дошло до кровопролития. И все-таки «восточный блок» устоял, не распался.

Себе в заслугу Хрущев мог поставить и налаженные отношения с такими соседями, как Финляндия и Индия. Еще более громкий резонанс получило сотрудничество с Египтом, который в годы правления Гамаля Абделя Насера стремился к лидерской роли в арабском мире. СССР вооружал арабов, подкармливал их, но главное — помог Египту создать энергосистему. Ее основой стала Асуанская гидроэлектростанция, построенная советскими специалистами. Хрущев так дорожил дружбой с импозантным египтянином, что в 1964 году даже наградил его звездой Героя Советского Союза. Эта щедрость не повысила акции Никиты Сергеевича на родине.

Общее мнение выразил молодой Владимир Высоцкий:

Потеряли истинную веру —
Больно мне за наш СССР:
Отберите орден у Насера —
Не подходит к ордену Насер!
Можно даже крыть с трибуны матом,
Раздавать подарки вкривь и вкось,
Называть Насера нашим братом,
Но давать Героя — это брось!

Бесспорным триумфом Советского Союза в те годы стала Куба. И не только потому, что у Москвы появился верный и воинственный союзник под боком у Соединенных Штатов. Барбудос с острова Свободы казались (да и были) искренними революционными романтиками. Их появление возрождало, укрепляло веру в краснознаменные идеалы.

Тем временем Хрущев не боялся предстать «лицом к лицу с Америкой». В 1955 году в Женеве он впервые встретился с президентом США Дуайтом Эйзенхауэром. А в 1959-м прилетел в Америку на две недели. В подарок американскому президенту он привез копию вымпела, который советская ракета оставила на Луне.

В США он вел себя как рекламный агент советского строя. Умело импровизировал, парировал, эпатировал. Размашисто нарушал нормы приличия. По-видимому, почувствовал, что пробить стену американского равнодушия можно только громкими выходками — и расстарался вовсю. Когда американцы в ответ на его скептическую оценку кока-колы спросили едко: «Наверное, вам нравится водка?», Хрущев немедленно ответил: «Если бы нам водка нравилась, мы бы вас никогда не обогнали по темпам экономического роста!». Когда перед Хрущевым американские «герлс» исполнили слишком откровенный, провоцирующий канкан, он изрек: «В Советском Союзе мы привыкли любоваться лицами актеров, а не их задницами».

Многим известен снимок: дипломатический раут, Нина Петровна Хрущева рядом с Жаклин Кеннеди. Два мира, две женщины. У одной — хищная улыбка, густой макияж и тщательно подобранные перчатки. Другая — как будто только что отошла от плиты и поглядывает на разряженную публику со спокойным ощущением «собственной гордости».

Хрущев выглядел задиристо и самобытно. Для американцев этот весельчак оказался неудобным переговорщиком, сдавать позиции он не собирался и не сомневался, что «мы их похороним». В 1962 году две сверхдержавы оказались на грани войны, но Хрущеву и президенту Кеннеди все-таки удалось найти компромисс. Кеннеди по сравнению с кремлевским пастухом выглядел мальчишкой, но убили его еще до отставки Хрущева.

И все-таки стать полноценным вождем мирового революционного движения он не мог. Почитать его за коммунистического гуру мог только тот, кто не имел счастья его видеть и слышать.

Евгений Евтушенко — самый плодовитый комментатор эпохи — нашел такого почитателя Никиты Сергеевича где-то в дебрях Латинской Америки:

Но, чтоб не путал я века
И мне потом не каяться,
Здесь на стене у рыбака
Хрущев, Христос и Кастро.

Образы «оттепели»

Хрущевское десятилетие — это Спутник, Белка и Стрелка, Гагарин и Терешкова. Отстранить Хрущева от наших космических достижений так же трудно, как задрапировать Сталина, отмечая День Победы или вспоминая о Потсдамской конференции. Конечно, не «наш дорогой Никита Сергеевич лично» всё это спроектировал. Но его энергия сыграла немалую роль в том, что миллионы людей и в Советском Союзе, и за его пределами стали воспринимать космические полеты как нечто первостепенное.

Это каннский триумф кинофильма «Летят журавли» и улыбчивая прядильщица Валентина Гаганова, выводившая отстающие бригады в передовые.

Это фестиваль молодежи 1957 года — когда казалось, что на московских улицах собрались «парни всей Земли». Это «Ваня» Клиберн, наигрывающий «Подмосковный вечера» перед восторженной советской публикой. Это первые балеты Юрия Григоровича, которые казались прорывом в будущее, — как и шахматные победы Михаила Таля, как и голос Муслима Магомаева, и стихотворный напор Евгения Евтушенко.

Да, нечто похожее происходило и в середине 1930-х, когда мир узнал о советских летчиках, скрипачах, пианистах и кинематографистах. Но в первое десятилетие холодной войны железный занавес оставался почти непроницаемым.

«Список благодеяний» можно и продолжить. Это первый реактивный пассажирский самолет Ту-104, водородная бомба, атомный ледокол «Ленин». Это «Розовские мальчики» на театральной сцене — молодые герои, которые бунтовали против лицемерия и «мещанства» сановитых отцов. И — верили если не в учебниковый коммунизм, то — в справедливость и в «ленинскую гвардию».

Сергея Есенина — народного любимца — признали классиком русской литературы тоже в начале хрущевского десятилетия.

Конкурс Чайковского, международный московский кинофестиваль — всё это начинания хрущевского времени. Как и прорыв советских спортсменов на мировую арену. Трудно забыть яркие «общекомандные» победы на летних олимпиадах в Мельбурне и Риме и на зимней в Кортина д'Ампеццо, «космические» рекорды прыгуна в высоту Валерия Брумеля и штангиста-тяжеловеса Юрия Власова.

На зимней Олимпиаде в Инсбруке в 1964 году «уральская молния» Лидия Скобликова выиграла все четыре конькобежные дистанции — и тут же написала заявление о приеме в КПСС. Хрущев широким жестом принял ее в ряды без кандидатского срока. Всё это — важные краски эпохи. Недооценка социальной роли массовой культуры, будь то большой спорт или шоу-бизнес, в ХХ веке обходится дорого.

Это узнаваемая и обаятельная оттепельная нота в поэзии, музыке и кино. Нормальный летний дождь на московских улицах. В начале 1950-х в нашем искусстве царили патетика и академизм — а после 1953-го лицо советского искусства стало искреннее и моложе.

Наконец, это поставленные на поток неприхотливые пятиэтажки с малогабаритными квартирами, быстро получившими кличку «хрущобы». Туда переезжали из коммуналок и подвалов, из бараков и покосившихся избушек. А лучший образец архитектуры хрущевского времени — Центральный дом пионеров на Ленинских горах. Легкие конструкции, изящно вписанные в пейзаж.

Устаревшая модель

В 1958 году Хрущев, сохранив лидерство в КПСС, стал председателем Совета министров. К тому времени ему удалось исключить из большой политики всех потенциальных конкурентов — от Вячеслава Молотова до Георгия Жукова. Но и сам он постепенно терял хватку, заигрывался. В те годы в повседневную жизнь советского человека вошло телевидение. Хрущев часто мелькал на экране — и выглядел слишком суетливым, смешным, чрезмерно простецким, вульгарным. Модель устарела. Требовались другие типажи, другие политические актеры.

На ХХII съезде КПСС Хрущев довел критику Сталина до иррациональных тонов. Это уже была война с прошлым, от которой трещала система. Назойливое отрицание предшественника не может быть надежной идеологической опорой.

Много лет спустя, в 1984 году, на заседании Политбюро два ветерана большой политики неожиданно подвели итог хрущевской десталинизации:

УСТИНОВ: «В оценке деятельности Хрущева я, как говорится, стою насмерть. Он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным».

ГРОМЫКО: «По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес непоправимый удар».

УСТИНОВ: «Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы».

К тому же он успел испортить отношения с творческой и научной интеллигенцией, устраивая им публичные выволочки в хамском стиле. Что до борьбы с «культом личности», то она обернулась пышными славословиями по адресу самого товарища Хрущева. Остряки в те времена называли три способа борьбы со сталинизмом. Первый — снять портрет товарища Сталина. Второй — снять портрет товарища Сталина и повесить портрет товарища Хрущева. Третий — вынести из мавзолея товарища Сталина и внести туда товарища Хрущева.

В последние годы Хрущев всё чаще становился рабом собственной самоуверенности и впадал в авантюризм. Об этом рассуждал Дмитрий Шепилов — один из политиков, которых Хрущев «задвинул»: «Бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 года сделал для всех очевидным: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров».

Оборотная сторона «оттепели» — это борьба с приусадебными хозяйствами, отмена выплат по облигациям, ожесточенная атака на религию. Да и «кукурузные» художества не добавили ему народной любви.

Пока Хрущев обещал, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, в стране наметился продовольственный кризис.

Отставка Хрущева осенью 1964 года не была блажью аппаратчиков. Она объективно назрела. Брежнев и Косыгин в большей степени соответствовали общественным представлениям о современном политическом лидере. Другое время, что в наше время вошел в моду агрессивный нигилизм по отношению к Хрущеву, к его наследию. «Царя Никиту» превращают в козла отпущения. Любой нигилизм такого рода бесполезен: вместе с Хрущевым ниспровергатели неизбежно перечеркивают целое десятилетие нашей истории. А это труды, надежды, победы миллионов людей. Тут многое переплелось, как черное с белым на знаменитом надгробии.

Источник - Известия